Михаил КЛИКИН

      Когда я только собирался писать свои воспоминания, мне представлялось, что я должен не просто рассказать историю моего выживания, но и подробно изложить всё об устройстве моего быта. Мне думалось, что важна каждая мелочь: как я ловлю карасей вершами в окрестных прудах, где я взял семена зерновых, сколько мне приходится заготавливать сена, от каких болезней пришлось лечить коз. Образцами мне представлялись две книги: «Робинзон Крузо» и «Таинственный остров» с их скрупулезными подсчетами разной всячины, добытой с разбившегося корабля, и довольно занудными лекциями, как из подручных средств получить электричество и сделать взрывчатку.
      Признаюсь честно - я даже думал, что эта часть моего повествования будет важней прочих.
      Но теперь я вижу, что об этом надо писать не здесь. Об этом надо писать отдельно и не так, как я писал всё остальное. Слишком много всего придется изложить — сухо и конкретно, со схемами и рисунками.
      Это слишком большая работа, и сейчас я к ней не готов.
      Поэтому я оставлю её на потом.
      А сейчас у меня есть более срочная задача - я должен завершить свое повествование, так как последние события, которые я успел пережить, заставили меня на многое взглянуть по-новому.
      И началось всё со стука в дверь — в тот самый день, когда я, отлавливая перепёлок, столкнулся с компанией гоблинов.
      Ничто и никогда не пугало меня так сильно, как этот стук. Слишком долго я жил в одиночестве, свыкшись с мыслью, что уже никогда не увижу других людей.
      Но они пришли — двое мужчин и женщина. Я вышел к ним только через час. Все это время они ждали под окнами около двери. И мне казалось, что это галлюцинация, морок, наваждение... Мне казалось так и на следующий день — когда они уже жили со мной. И через день. И через два...
      И лишь когда я немного к ним привык, я стал замечать кое-что странное.
      Впрочем, обо всем по порядку.

            * * *


      После гибели товарищей я долго не мог прийти в себя. Что-то делал по дому, по хозяйству — но механически, бездумно. Я ухаживал за козами, кормил собаку с котятами и щенками, но совершенно забывал о себе — мог не есть два или три дня. Или ел, только не помнил об этом. Мог уйти в лес — и вернуться, так и не вспомнив, что мне там было нужно.
      Подозреваю, что если бы не Катя, то всё кончилось бы плохо. Только она придавала моему существованию какой-то смысл: я надеялся, что она поправится, готовил еду для неё, проводил время в беседах с ней — жил ради нее.
      Странная мы были парочка: безумная молодая женщина и заторможенный, пришибленный я...
      Где-то недели через три жизнь стала входить в нормальную колею: я занялся огородом, подмазал печь, начал рыть погреб, в котором планировал устроить ледник, поставил новые язы на реке — перегородку из кольев, направляющую рыбу в подобие верши — морду. Делать всё одному было очень трудно — рук не хватало, да и сил тоже. Но, с другой стороны, никто не мешал, не спорил, не требовал заниматься какой-нибудь несвоевременной ерундой. Я начал жить своим умом — я освободился. Теперь всё зависело только от меня.
      Обращенные в этот период не показывались. Первый зомби в окрестностях появился где-то через год. Потом я стал видеть их чаще — они начали выбираться из городов. Но особых проблем обращенные мне не доставляли — я просто перестал ходить безоружным, даже если всего лишь отправлялся в огород за морковкой. Таскать ружье или автомат было необязательно. А вот пара ножей всегда была при мне. И двухметровое копье-рогатина стояла в углу около выхода — инструмент на любой случай — подхватил его привычно и пошел, куда надо.
      А надо мне было много куда — но всё недалеко. О рейдах в город или хотя бы в сёла я не помышлял. Решил даже, что так остаток жизни и проведу здесь безвылазно: земля картошку да морковку рожает, в лесах дичи всё больше, в реке — рыба, в одичалых садах — яблоки да малина... Развлечений нет, так ведь и времени на это не остается. Разве только зимой вечерами тоскливо делается. Но и тогда работу можно найти — одной штопки сколько...
      И все же трудно мне было отказываться от благ цивилизации. После того, как продовольственный вопрос худо-бедно закрыл, захотелось лучшей жизни: электрического света (уж больно темная зимняя ночь), музыки (очень уж жуткая бывает тишина), книжек разных. Лежишь иной раз, в потолок пялишься и в воображении схемы всякие чертишь: как ветряк сделать, как на ручье запруду соорудить.
      И еды разной хотелось — иногда до одури. То шоколадку какую-нибудь, то хлеба настоящего, то просто соли полизать.
      В общем, потихоньку начал я ходить в разведку: то в одну сторону прогуляюсь, посмотрю издалека на срубы какой-нибудь мертвой деревеньки, то к дороге выйду, залезу на дерево, огляжусь, провода со столбов срежу. В один из таких походов я вернулся к своей мертвой «десятке» и забрал из нее всё – в том числе «дипломат» Минтая...
      Точно помню: в середине августа отправился в Гарь — небольшую деревню за рекой и лесом — без малого шестнадцать километров в один конец. На богатую добычу не рассчитывал: Гарь обезлюдела чуть ли не в советское время, целым здесь оставался только один домик, в котором небогато жил бывший то ли лесник, то ли егерь — Харламов Ефим Иванович — я не видел его никогда, а имя узнал из найденных документов. В охотничий сезон в Гарь наезжали гости, привозили с собой харч, выпивку и другие припасы. Что-то перепадало хозяину — значит, и я мог чем-нибудь поживиться.
      Была бы приличная дорога, я и за день обернулся бы. Но путешествие растянулось почти на двое суток. Это со стороны незнающему человеку кажется, будто идти через луг одно удовольствие. А потопаешь километр по высокой траве, ноги оплетающей, — и проклянёшь всё, свернешь в лес. Там хоть и деревья, и путь кривой получается, но шагать куда легче, если в дебри или болото не забираться. Так что потом в пешие переходы по бездорожью я старался отправляться или весной, когда земля уже высохла, но трава еще не поднялась, или осенью — до дождей или с первыми морозцами. Опять же: весной и осенью слепней нет, мухи не кусают, комары не вьются, да и жара не донимает...
      В общем, зря я тогда поперся в Гарь. Можно было пару месяцев выждать.
      Но, однако же, жалеть о путешествии мне не пришлось. Неожиданно я нашел много полезной всячины: старое ружьишко, порох, гильзы, дробь разную, журналы по охоте, ржавые, но рабочие капканы. Была в доме утварь, и одежда, и семена всякие в пакетиках. Нашел и еду: консервы, два военных сухпая в пластике, большое количество «бомж-пакетов», попорченных мышами, чай, сахар, кофе и — самое главное! — соль.
      Её-то я и взял в первую очередь — всю — аж три килограмма.
      А вот ружье оставил, трезво оценивая свои силы. Но порох с гильзами завернул в пакет, сунул в рюкзак на дно. Собрал мелочёвку: иголки, нитки, спички, пластинки от комаров, лекарства кое-какие. С ореховых удочек, в сарае стоящих, срезал поплавки и крючки, леску смотал. Консервами поужинал, сухпай в дорогу прихватил. И пообещал себе вернуться за остальным — когда дорога станет легче. Много чего здесь осталось: отличные охотничьи лыжи, плотницкий инструмент, резиновая лодка — ради этого стоило еще раз проделать уже знакомый путь. И я возвращался сюда. Не раз, и не два... Мне шесть лет понадобилось, чтобы перетащить домой всё, что хотелось. И каждый раз я благодарил Ефима Ивановича, кивая его старым семейным портретам, убранным под стекло в тяжелых рамах.
      Что с ним стало, куда он делся — я так и не узнал...
      После того августовского похода на Гарь начался новый этап моей одинокой жизни: я осмелел и начал грабить деревеньки. Даже там, откуда люди давно ушли, можно было найти что-то полезное — лишь бы дома стояли. Главная проблема была в расстояниях: убегая от обращенных, мы забрались в «медвежий угол», где и раньше люди селились не густо. Хорошим подспорьем мне стал велосипед, который мы нашли в Николкино в самый первый год — когда все были живы. Вот только пользоваться им можно было лишь там, где сохранились хотя бы намеки на дорогу.
      Другая сложность заключалась в том, что всё добытое мне приходилось тащить на себе. А много ли унесет человек, особенно если путь его неблизкий? И я, часто не имея возможности взять с собой найденное, сносил вещи в самую крепкую избу, устраивал там склад и писал в большую тетрадь: «дер. Макариха, второй дом справа: зимняя одежда, пластиковые канистры, баллоны с пропаном 3 шт. по 12 л., строительный крепеж (гвозди, саморезы, шурупы, скобы - разные), печная фурнитура». Эти записи потом здорово мне пригодились, особенно когда у меня опять появился автомобиль — старая четырехдверная «Нива» — на ней я свез все ценности из разведанных деревень в Николкино, где устроил большой склад...
      Тут, наверное, надо сделать еще одно небольшое отступление, и объяснить, почему я так мало пользовался машинами, хотя, казалось бы, бери любую брошенную легковушку и кати на все четыре стороны, набивай багажник и салон барахлом... В действительности, всё было не так просто. Существовала проблема с бензином — ближайшую заправку мы «выдоили», а до других добраться я не мог. Впрочем, кое-какое топливо найти было можно: запасливый сельский люд часто хранил бензин в бочках или канистрах — кто-то для цепных пил и триммеров, а кто-то и для своей машины, ржавеющей здесь же под крышей. Но далеко не всякий автомобиль удавалось завести после долгого простоя. И — если уж честно говорить — я не очень-то к этому и стремился.
      Автомобили уже пугали меня. Я сжился с тишиной, и мне чудилось, что на тарахтение двигателя и запах выхлопа обязательно сбегутся орды обращенных. Я привык прятаться, и мне не хотелось, чтобы любое мое перемещение отмечалось многокилометровым колесным следом. К тому же, как я уже говорил, до самого Плакина добраться можно было разве на гусеничном тракторе. А значит, самую тяжелую часть пути мне всё равно пришлось бы преодолевать пешком с грузом на плечах.
      Если бы у меня была возможность, то я, не задумываясь, обменял бы все автомобили мира на пару лошадей. Ну или хотя бы на ослицу с ослом.
      Уже тогда я понимал, что автомобиль - это тупик. Ну, проезжу я на нем еще один год. Ну, может быть, пять лет... А что дальше? Где брать бензин? Откуда добывать запчасти? Как делать сложный ремонт? Пройдет десять лет — и в этом мире не останется автомобилей, которые можно будет использовать. Так зачем привыкать к ним? Надо, напротив, учиться обходиться без них.
      И так во всём: нельзя цепляться за старое, нужно спешить строить жизнь по-новому, спешить учиться, потому что потом будет поздно: консервы испортятся, одежды сопреют, металл проржавеет, патроны кончатся... Мне требовались простые технологии. И с некоторых пор я начал целенаправленно охотиться за книгами. Учебники физики и химии, подшивки старых «Моделистов-Конструкторов», журналы, посвященные сельскому хозяйству и строительству, энциклопедии, технические справочники, — всё это я собирал дома, тщательным образом описывал, каталогизировал. По найденным схемам я сделал вольтов столб, обеспечивший меня электричеством, и начал строить ветрогенератор. Я понял, как выделывать шкуры и прясть шерсть. Я смастерил гончарный круг и смог лепить посуду из глины. Я научился плести лапти и корзины, резать ложки, штамповать саманные кирпичи. Я представлял, как бить печи и класть срубы. Я мог в любую погоду развести костер с одной спички - или вовсе без них...
      Когда наконец-то заработал ветрогенератор, я реанимировал старенький ноутбук. Теперь кроме бумажных книг я искал диски с пиратскими библиотеками и электронными энциклопедиями. Помню, в Холмянском мне попался замечательный «Справочник выживальщика». Но «Определитель растений», который я нашел тогда же, оказался не менее полезен.
      Да - через четыре года я всё же отважился наведаться в райцентр, в ту его окраинную часть, где улицы из щитовых домиков вплотную подходили к реке. Я приплыл в Холмянское на резиновой лодке. Был октябрь, вода стояла высоко, но течение почти не ощущалось — поэтому и обратный путь дался мне легко. Мне вообще нравилось путешествовать на лодке — это было приятней и безопасней, чем идти пешком или ехать на велосипеде. Попутно я мог ловить рыбу — если не хватало провизии. Размять ноги и отдохнуть в относительной безопасности можно было на любом из маленьких островков. А главное преимущество этого способа передвижения заключалось в том, что лодка не оставляла следа, по которому меня могли найти обращенные. Да и груза можно было взять больше, чем я мог утащить на себе или увезти на велосипеде.
      Вполне возможно, когда-нибудь я отважился бы на длительное путешествие по реке — может быть даже до самой Волги. Но имелись причины, по которым я не мог надолго покидать дом. Скотина, жилье и огород требовали постоянного ухода.
      Ну и Катя, конечно же...
      Бедная, бедная Катя. Первый год она еще была похожа на человека. Но с каждым месяцем её состояние ухудшалось. Обычно она пребывала в ступоре — сидела или лежала часами, не меняя позы. Иногда на нее находило просветление — и тогда она слушалась меня, повторяла за мной какие-то слова, жесты. А потом все чаще и чаще с ней стали случаться припадки — она делалась агрессивной, могла покалечить себя.
      Я держал её дома, сколько мог.
      Несколько раз она убегала, но я находил её в лесу и приводил назад. Она могла попасть в мои ловушки, упасть в реку, просто потеряться. Поэтому я решил устроить для нее особое место: сначала это был отгороженный угол в комнате, но потом мне пришлось перевести Катю в подполье. Там я сделал для нее настоящие апартаменты: окружил печные столбы стеной из самана, устроил утепленный пол, спустил вниз большую кровать, стол, шкаф, сделал полки, повесил на стенах разные безделушки — я не хотел, чтобы подпольное помещение выглядело как тюремная камера. Я даже смастерил систему зеркал, направляющих солнечный свет из окна вниз. А вечером я включал светодиодный фонарь, питающийся от ветрогенератора.
      Но, несмотря на все мои усилия, Катя все больше и больше становилась похожей на животное.
      Мне приходилось её связывать, чтобы постричь или помыть.
      Или заняться тем, что когда-то мы называли «любовью».
      Да, я насиловал её. Совокуплялся с ней. Но не для того, чтобы утолить свою похоть. Нет.
      Я хотел, чтобы она родила мне ребенка. И не одного — сколько сможет, сколько успеет.
      Я не мог допустить, чтобы всё закончилось моей смертью. Это означало бы, что все мы - Минтай, Димка, Оля, Таня и сама Катя — зря боролись, зря жили. Мне было необходимо верить, что после меня останется что-то — живое, разумное, человеческое. А если не будет этого — то какой смысл существовать дальше?
      Сейчас здесь я могу написать много высокопарных слов о возрождении человечества, о новых Адаме и Еве (это не мы с Катей, а наши дети, о которых я только мечтаю), о великой миссии, придающей моему существованию смысл, — но все это будет неправда и полуправда. Ничего такого я не думаю, а если и начинаю так думать, то чувствую себя дураком.
      Мое желание иметь детей невозможно выразить словами, потому что это не рассудок, а чувства, не разум, а подсознание. Это что-то глубинное, первобытное, дикое.
      Не мной замечено, что в сытом обществе рождаемость падает, а в странах, где голод, болезни и разруха, нищие матери рожают одного ребенка за другим.
      Подозреваю, что в каждом человеке есть какой-то механизм, заставляющий в самые трудные времена думать о продолжении рода. И чем ближе смерть, чем страшней и сложней жизнь, тем ощутимей действие этого механизма...
      Сейчас я уже не верю, что у нас что-то получится. И всё равно два раза в месяц я набираюсь духу и спускаюсь в подполье. А вдруг?!
      Вдруг?..

            * * *


      Размеренная жизнь в глуши не так уж и часто дает возможность использовать это слово — «вдруг». Это в большом прежнем мире постоянно случалось нечто неожиданное — вдруг. А здесь у меня почти всё происходит по заведенному порядку, по расписанию, по понятной причине. Даже обращенные у дома «вдруг» не появляются: или ловушка где-то сработает, или я следы замечу, или собаки лай поднимут.
      Но вот вышли ко мне эти трое, постучали в дверь, и меня — вдруг! — как в ледяную воду с головой окунули. Целый час я ни жив, ни мертв был — словно от Кати безумием заразился. Выглянул в окно бледный, дрожащий — и спрятался. Набрался духу, из комнаты вышел, к уличной двери подкрался, глянул в щелку: женщина сидит, мужчины стоят, с ноги на ногу переминаются. Ждут и, кажется, уходить не собираются. Но и в дом войти не пробуют — то ли знают, что я внутри, то ли возможных ловушек боятся, то ли просто не хотят.
      Оружия при них не было - это я сразу заметил. У них вообще ничего не было! Может, они оставили вещи где-то за углом?
      - Вы кто?
      Такой простой вопрос, всего два коротких слова, а меня аж передернуло от звука своего голоса, перекорёжило. Шутка ли - пятнадцать лет разговаривал только с собой и со скотиной, ну и Катю еще увещевал иногда. А теперь к людям обратился - к живым, настоящим.
      - Вы кто?!
      Они услышали только с пятого раза. И не мудрено — голос у меня от волнения и страха сел.
      Один из мужчин повернул голову, посмотрел точно на меня — это сквозь дверь-то! Шагнул ближе.
      - Здравствуйте.
      Я не ответил, но кивнул, словно бы он действительно мог меня видеть.
      - Меня зовут Вася. Со мной Нина и Степан.
      Он говорил как-то странно, но тогда я решил, что это мне представляется, так как я очень давно не слышал живой человеческой речи.
      - Как вы меня нашли? Зачем вы здесь? Откуда?.. — У меня было очень много вопросов. Но потом я подумал, что это могут быть бандиты. И сразу предупредил:
      - У меня есть оружие!
      - Мы знаем, - ответил мужчина, назвавшийся Васей. Он был чисто выбрит, как и его товарищ — вот еще один странный факт, на который я обратил внимание не сразу.
      - Вы следили за мной?
      - Вы убили трех чудовищ. Мы видели это.
      - Гоблинов? Уж не за вами ли они пришли? Кого мне еще ждать? Кого еще вы привели за собой?!
      Мужчины переглянулись. Женщина встала, вышла вперед.
      - Вы впустите нас?
      У нее был приятный голос.
      - Зачем? - Я опять запаниковал. - Чего вы хотите?
      - Нам нужно отдохнуть. Мы устали. У нас нет еды.
      - Послушайте... - Я проверил, крепко ли заперта дверь. Мне подумалось, что эти тупые переговоры могут быть отвлекающим маневром. Возможно, товарищи этой троицы лезут сейчас в мой дом через окна. Меня вновь затрясло, я почувствовал, что разум опять вот-вот откажет.
      - Я не знаю, кто вы и откуда, - лихорадочно забормотал я. - Как я могу вас впустить в дом? А если вы меня зарежете?
      - Мы не причиним зла, - сказала женщина. - Наоборот, мы может вам помочь.
      - Кто вы?! - Я сорвался на крик. - Скажете вы мне это или нет?! Кто и откуда?!
      - Я Нина, - спокойно ответила женщина. - Это Вася и Степан. Мы жили в городе. А потом пришли сюда.
      - В каком городе?! - У меня началась истерика. - Что это значит? В городах невозможно жить! Там обращенные!
      - Не везде, - сказала она. - Есть места, где существование возможно.
      - Существование?! Это вы пятнадцать лет где-то существовали?!
      - Да.
      - Я не верю!
      - Мы понимаем. В это трудно поверить. Вы откроете дверь?..
      Я молча разглядывал эту странную троицу. Где их вещи? Почему они безоружны? Как они могут оставаться настолько спокойными?
      И, черт возьми, где мои собаки?!
      - Ждите, - сказал я и ушел в дом. Меня не было минут десять, а они, насколько я мог судить, даже с места не сдвинулись, так и стояли на тех же местах в тех же позах, что и раньше.
      Я отпер дверь и вышел к ним.
      - Меня зовут Брюс, - объявил я гостям, наставив на них двустволку. За спиной у меня висел «калашников», на поясе болтался тяжелый тесак - я выглядел как разбойник, как лиходей-оборванец, но в тот момент меня совсем не беспокоило, что подумают обо мне эти люди.
      - А теперь давайте поговорим, - сказал я и медленно сел на ступеньку крыльца.

            * * *


      Еще недавно их было семеро. Они прятались на каких-то ранее охраняемых складах - там было всё необходимое для выживания, включая подземные убежища, бетонные заборы, оружие и провизию. У них было столько солярки, что на первых порах они не глушили дизельный генератор даже на ночь. Пятнадцать лет они не покидали свое убежище, через мощную военную оптику наблюдая с вышек за странной жизнью обращенных и оставаясь при этом незамеченными.
      А потом в один день всё кончилось - обращенные пришли за ними, и остановить их не могли ни бетонные стены, ни огонь, ни электрический ток.
      Сбежать удалось троим. Они ушли от преследующих их тварей на дрезине-«пионерке», которая все пятнадцать лет стояла на запасном пути под крышей. Когда кончилась солярка, беглецы двигали дрезину вручную, пока не уперлись в тупик. Так они оказались в шести километрах от Холмянского, в лесу около заброшенной военной точки. А уже оттуда они вышли ко мне, обнаружив один из складов, который я устроил в соседней деревне...
      Всё это мне выложила Нина. Она, кажется, была в этой команде главной. И я поверил ей, хотя у меня оставалось много вопросов.
      - Мы не хотим мешать, - сказала она. - Мы уйдем. Но нам нужна передышка.
      - Ладно, - сказал я и опустил ружье. - Вы можете пока остаться.
      А потом я вспомнил про запертую в подполье Катю. Что эта троица подумает, если узнает о ней? Они решат, что я маньяк и насильник. Я сам бы так решил, окажись на их месте.
      И что бы я тогда сделал?..
      - Стойте! - приказал я, вскинув ствол. - Вы должны немедленно уйти.
      Они переглянулись, неуверенно улыбнулись, будто услышали непонятную им шутку.
      - Но вы разрешили, - сказала Нина.
      - И сразу передумал, - ответил я.
      - Мы не можем уйти.
      - А я не могу позволить вам остаться.
      - Вы не понимаете.
      - Так объясните.
      Она посмотрела на меня своими странными глазами - будто насквозь прожгла. И сказала:
      - Я беременна.

            * * *


      Они поселились в горнице, дав мне обещание не ходить в саму избу. Я им поверил, но скобы в дверь все же вбил и нашел в чулане навесной замок с ключом.
      Теперь у моих гостей было всё необходимое: места для сна, крыша над головой, пища, вода и одежда. Я даже разрешил им бродить по округе, если они этого захотят, но попросил ставить меня в известность, когда они надумают уйти от дома дальше, чем на двести метров — это могло быть опасно.
      Меня удивило, как к этой троице отнеслись собаки. Я-то думал, что мне придется отбивать чужаков от моей разношерстной своры. Но псы проявили удивительное благодушие: один раз обнюхав гостей, они больше к ним не подходили. Это было странно. Впрочем, я придумал десяток разных причин такого собачьего поведения.
      А вот другие странности я так просто объяснить не смог.
      И странностей этих становилось все больше и больше.

      [ читать дальше ]