Михаил КЛИКИН

      Первый раз машина заглохла еще на трассе. Я сумел завести её, вытащив «подсос» наполовину. По звуку определил, что проблема серьезная — двигатель троил и трясся, но с зажиганием, вроде бы, всё было нормально. Заниматься диагностикой я не мог, так как догадывался, что сейчас по нашим следам спешат обращенные. Поэтому я вернулся за руль и погнал машину дальше — на трех цилиндрах, работающих на обогащенной смеси.
      Когда до съезда на грунтовую дорогу, ведущую к Николкино, оставалось минут пять езды, двигатель не выдержал издевательств, и моя верная «десятка» заглохла окончательно. Я посадил аккумулятор, пытаясь её завести. Потом я собрал консервы, которые, видимо, добыл без нас Минтай, взял оружие, портфель с пищащими котятами, несколько шоколадных плиток и батарейки.
      Катя так и сидела на месте, тряслась, закрыв лицо руками. Она была в шоковом состоянии, ни на что не реагировала. Я с трудом вытащил её из машины. Попытался привести в чувство: орал на нее, тряс, даже по лицу хлестал. Потом просто сел на землю с ней рядом и стал разговаривать — тихо, спокойно. Про ребенка её сказал, про то, что нам надо уходить, если она хочет его спасти. Уж не знаю, доводы мои подействовали или просто ровный голос её успокоил — но Катя наконец-то меня заметила. Я заставил её подняться. И мы пошли.
      Я шагал и всё пытался высчитать, когда же обращенные нас догонят. Потом стал оглядываться, хоть и понимал, что еще рано ждать преследователей. Какая-то фора у нас была — часов десять-двенадцать, может быть даже сутки — но на это рассчитывать не следовало.
      Катя вдруг села на краю дороги. Я обошел её, заглянул ей в лицо, опять заговорил, объясняя, что мы не можем тут стоять, что за нами погоня, что только дома мы, возможно, сумеем спастись.
      Глаза её были пустые. Но в какой-то момент она поднялась и пошла — как заводная кукла. Я поспешил за ней, молясь, чтобы она так и двигалась. Но, видимо, молился неправильно — мы и километра не прошагали, встали.
      Теперь я не уговаривал, а ругался и бесился. Это подействовало — но опять ненадолго.
      Так с черепашьей скоростью мы и шли. Где-то я подхватывал Катю, нес её на плече, где-то мне приходилось её толкать или тащить, теряя силы. Иногда на нее просветление находило, она начинала меня расспрашивать о чем-то, слушала мои объяснения, но, кажется, мало что понимала, зато шагала хорошо, быстро. А потом задумывалась — и вставала, оцепенев...
      Я уж не знал, на что и надеяться. Чувствовал, что нагонят нас обращенные в чистом поле...
      Когда мы, наконец, вошли в Николкино, я понял, что дальше так продолжаться не может. Уже темнело, так что надо было срочно что-то решать. И вариантов особых я не видел: либо мы встречаем обращенных здесь, либо я сейчас же прячу Катю, а сам налегке ухожу в Плакино к нашему дому.
      Не знаю, что бы я решил сам. Но, когда мы ввалились в избу Марьи Степановны, Катя остановилась за порогом и огляделась, явно узнавая это место. Я взял её за руку, отвел к кровати, заставил сесть — она всё озиралась.
      - Как ты себя чувствуешь? - спросил я, хоть и не ждал ответа.
      - Устала, - тихо сказала она. - Я очень устала.
      - Нам надо идти дальше.
      - Я не смогу. Давай отдохнем здесь.
      - Сюда придут обращенные. Лучше бы нам встретить их в Плакине. Там и дом подготовлен, и порох есть в запасе. Там проще обороняться.
      - Я не дойду, - вздохнула она. - Извини, Боря, но я не смогу.
      - Ты можешь спрятаться здесь, - предложил я. - Обращенные пойдут за мной. Я разберусь с ними, а потом вернусь. Сможешь продержаться три или четыре дня?
      - Я буду спать, - сказала она.
      - Да, выспишься. Отдохнешь. Главное - сиди тихо.
      - Я буду сидеть тихо. Оставь меня здесь.
      - Ты уверена?
      - Я буду ждать. Я не хочу никуда идти.
      - Хорошо...
      Я устроил ей убежище на чердаке — в небольшом закутке, куда Марья Степановна прятала ружье мужа перед приездом внуков. Место было укромное и крепкое, оборудованное прочной низенькой дверью. Я только пробил небольшое отверстие в крыше, чтобы впустить свет. Притащил два ведра воды, открыл консервы, убрал под стропила шоколад, сделал лежанку из тряпья. Я помог Кате забраться по лестнице на чердак, всё ей показал, объяснил. И она вела себя вполне разумно, как мне тогда показалось. Только вдруг спросила:
      - А где Миша?
      Я растерялся. А потом опять заговорил о своем скором возращении, о том, что ей надо сидеть тихо, и что она должна мне кое-что отдать...
      - Миша скоро придет? - спросила она, передавая мне то, что я у нее попросил.
      Я кивнул.
      - Да, придет. Скоро.
      Я запер её, завалил вход. Я убрал лестницу. Я закрыл обе входные двери, а сам выбрался через окно. И какое-то время бродил по улице перед домом, натаптывая дорожку, чтобы увести преследователей за собой.
      А потом я увязал в куль нижнее белье и обувь Кати — то, что я у нее просил. И ушел из деревни, волоча этот куль за собой на веревке. Мне было нужно, чтобы запах Кати остался со мной.
      Забегая вперед, скажу, что трюк с бельем сработал — и я спас Катю от обращенных.
      Но, как потом выяснилось, этого было недостаточно...

            * * *


      В Плакино меня встречали - с визгом, с радостью, с бросанием под ноги.
      Тощая Жучка, о которой я и забыл, налетела на меня, едва не опрокинула. А я чуть не зарубил её с перепугу, приняв за какого-то мелкого обращенного, - уж очень темная была ночь.
      Потом вылезли и щенки, окружили меня, бестолково тычась холодными носами в грязную обувь. Они были похожи на двигающиеся игрушки, которые раньше продавались на привокзальных площадях.
      Я открыл дверь, пустил Жучку в дом. Мне было страшно заходить туда одному. С полки в прихожей я снял большой фонарь, вставил в него батарейки, включил. Сразу сходил на двор, проверил скотину — измученные козы встретили меня истошным блеяньем, и мне пришлось уделить им какое-то время, хотя я уже с ног валился. Но и после этого отдохнуть не получилось: надо было затапливать печь, чтобы хоть немного согреть остывший дом. Жучка к тому моменту освоилась, устроилась в углу около входа. Я угостил её куском тушенки из единственной консервной банки, что у меня осталась. А холодный бульон я предложил пищащим котятам. Но они отказались его пить, и тогда у меня появилась другая идея: я отнес котят к Жучке, положил их под собачий бок, подсунул к соскам. Жучка не возражала. Преданно на меня поглядев, она лизнула одного котенка. И я вдруг расплакался.
      - Да, - проговорил я, всхлипывая. - Всё верно. Теперь надо держаться вместе.
      Жучка скулила, смешавшиеся со щенками котята пищали, в печи потрескивал огонь. Я доел тушенку и сжевал треть шоколадки. Подумал о том, каково сейчас Кате. И стал разбирать оружие.

            * * *


      Я ждал обращенных не раньше следующего вечера. А они подарили мне еще целую ночь и пришли рано утром. Сперва просто звякнул висящий на леске колокольчик под окном. Потом загремели консервные банки, привязанные к оставленным на тропе капканам. Громко и жутко запричитала какая-то тварь, нанизавшись на острый кол, вбитый в дно ловчей ямы, — Жучка вскочила и завыла на запертую дверь...
      Обращенные почти всегда шли одной дорогой — по нашей натоптанной тропе, с обеих сторон которой мы поставили сходящиеся изгороди из длинных жердей. Поначалу широкий проход постепенно сужался — будто горловина в верше — и зомби направлялись прямиком в ловушки. Димка собирался сделать здесь настоящую бойню — с самострелами, рушащимися бревнами, силками из стального троса... Вряд ли бы всё это работало так же хорошо, как обычная яма, спрятанная под хворостом, лапником и травой. Таких ям на этой тропе мы отрыли две. В обычные дни они были закрыты прочными щитами, сбитыми из досок. А когда мы ждали гостей, эти щиты становились частью изгороди.
      Зомби, угодив в глубокую ловушку, уже не могли из нее выбраться. И нам оставалось только забить их тем или иным способом, после того, как с остальными обращенными уже было покончено.
      Но в этот раз ко мне пришли не только зомби, но и другие твари. Гули, как оказалось, легко выпрыгивали из ям. Дедайты же каким-то образом распознали опасность, и обошли ямы, сломав не такой уж и крепкий забор. Некоторые из них угодили в петли и капканы, но это едва ли могло им помешать: они отгрызали, отрывали себе конечности и, освободившись таким образом, двигались дальше...
      Уж не знаю почему, но обращенные всегда шли волнами. Первая была самой мощной и многочисленной. Последними приходили ослабленные и отставшие в дороге твари — они могли появляться поодиночке, неожиданно и с любой стороны.
      Так было и в этот раз.
      Первый натиск мне помогли сдержать ловушки, пусть и не столь успешно, как это получалось раньше. Я расстреливал обращенных через заколоченное окошко, из рамы которого я аккуратно выставил стекло. У меня дважды кончались патроны к охотничьему ружью, и я делал перерыв, чтобы снарядить пустые гильзы. А когда обращенных поубавилось, мне пришлось сменить тактику: я приоткрывал дверь, ждал, спрятавшись в чулане, когда какая-нибудь тварь сообразит зайти в избу, и тут же с помощью веревки, протянутой через блоки, запирал выход.
      Это было рискованно. Очень рискованно! Но мне было необходимо как можно скорей расправиться с непрошенными гостями.
      И я, открыв дверь чулана, выходил на бой...
      Раньше этот трюк мы проделывали как минимум втроем: один отвечал за дверь, двое, прикрывая друг друга, шли на зомби. На полу около входа в несколько рядов была натянута стальная проволока, несколько половиц были сняты. Преодолеть такие силки с наскока было невозможно. И мы долго убивали обращенного, пока он, ломая порой себе конечности, пытался до нас дотянуться.
      Да, мы много чего изобрели, обороняя свою избенку...
      Одного за другим я впустил в дом дюжину дедайтов, трех мангусов и одного гуля. Сначала я пронзал их двумя длинными пиками, потом брался за самодельную алебарду. Было несколько неприятных моментов, когда я едва не попадал в лапы обращенным, но тут выручало мачете. Стрелять пришлось лишь однажды — патроны я берег.
      Я так устал, что уже ничего не боялся. Я просто делал свою работу. А когда начал буквально валиться с ног, ушел отдыхать. Перед разведенным в печи огнем я выпил кружку козьего молока, проглотил сырыми два яйца и сжевал весь оставшийся шоколад. Под окнами еще бродили какие-то обращенные, жутко подвывали попавшие в яму зомби — а я заснул, опьянев от еды и согревшись. Очнулся минут через сорок оттого, что подскуливающая Жучка лизала мне руку. Умылся. И пошел истреблять тех, кто жаждал моего мяса...
      После первой волны обращенных подоспела вторая, с паузой часов в пять. За ней пришла третья — уже глухой ночью — этих я оставил на утро, но спать не решился, дежурил на дворе, стерег скотину. А вечером явились последние — с ними я успел разобраться до темноты.
      Потом были сутки отдыха и ожидания. И еще один день потребовался, чтобы как следует обыскать округу, убедиться, что никакая тварь не укрылась по соседству. После всего этого полагалось заняться уборкой и погребением тел. Но мысли о Кате не давали мне покоя - я будто чувствовал, что с ней случилась беда. И я сбежал из дома, взяв с собой только оружие.

            * * *


      Кажется, я никогда не преодолевал расстояние от Плакина до Николкина так быстро, как в тот раз — откуда только силы взялись. И всё равно я опоздал.
      Катя была там, где я её оставил. Только это была уже другая Катя.
      Когда я поднялся к ней и открыл дверь, она забилась в дальний угол и заверещала так тонко и громко, что у меня заложило уши. Она ужасно выглядела, словно провела на чердаке не дни, а месяцы. Мне было страшно смотреть на нее, а особенно жутко выглядели её безумные, будто бы выцветшие глаза.
      Я не сразу понял, что здесь случилось. Даже увидев кровь на полу, я решил, что это какая-то мелкая тварь сумела пробраться на чердак, до полусмерти перепугав Катю — и она, прибив существо, окончательно тронулась умом.
      Я попытался заговорить с бывшей подругой. Но она зашипела и бросилась на меня. Несмотря на всю ярость, сил у нее осталось немного, так что справиться с ней было не трудно. Я повалил её, придавил коленом и заметил, что вымазался в крови.
      - Ты ранена?
      Ни укусов, ни порезов на ней не было. Кровь текла по её ногам. И когда я понял, что здесь произошло, я сам едва не сошел с ума.
      У Кати случился выкидыш.
      Она провела несколько дней и ночей с мертвым ребенком.
      Я вдруг увидел его в куче тряпья.
      Больше я не хочу ничего писать про это... Просто не могу...

            * * *


      Мне понадобилось четырнадцать часов, чтобы вернуть Катю домой. Идти она не могла, поэтому я сперва вез её на тачке, а потом - когда тачку пришлось бросить - понес на руках. Самым тяжелым был последний километр. Я едва переставлял ноги, но отдыхать было нельзя — после передышки я вряд ли бы уже поднялся. Болело всё — кости, мышцы. Потом я свалился, и уже не смог встать. Остаток пути мне пришлось преодолевать ползком, волоча связанную Катю за собой...
      Дома было проще.
      Я устроил Катю около печки, силой заставил её поесть и попить. Я показал ей щенков и котят, надеясь завладеть её вниманием. Но она так и не пришла в себя - ни в тот день, ни через неделю, ни через месяц, ни через год - что бы я ни делал...
      Так я остался один.
      Так у меня началась новая жизнь.

      [ читать дальше ]